Декабрь уже перевалил через половину. На улице стояла морозная, но безветренная и солнечная погода. Предрождественский поход в Хогсмид был как нельзя кстати. Мэй, как и прочим студентам, нравились эти вылазки в соседнюю деревушку. Они словно были напоминанием о том, что за уединенным уютом школы существует другой, большой мир, вмещающий в себе множество самых различных людей, удивительных существ и поразительных сооружений и явлений. Заглянув в Сладкое Королевство, Мэй набрала с десяток полосатых леденцов-тросточек, горсть разноцветных пастилок и несколько шоколадных лягушек. Этого запаса ей хватит на долгие зимние каникулы, которые она собиралась провести дома за учебниками, постигая все новые и новые медицинские просторы и изредка прерываясь на сочинения сказок. В сладостях, продаваемых в самом любимом студентами магазинчике Хогсмида, Мэй больше всего нравилась яркость и сочетание цветов. Они радовали глаз, как радуют красивые картинки, и ей вовсе не хотелось их уничтожать, а хотелось любоваться, но, как и у прочих съестных продуктов, у этих сладостей был срок годности.
Это был ее стандартный маршрут. Она доходила с кем-нибудь из подружек до Хогсмида, посещала с ними один-два магазина, а потом шла на пригорок у Визжащей хижины, доставала пергамент или блокнот и принималась писать. Ей нравилось писать, складывать слова в предложения, рисовать строчку за строчкой, обтачивать и подгонять одно под другое. Нравилось волшебство, которое царит в сказках. Волшебство, отличное от того, каждодневного, которому надо учиться, сдавать экзамены, отрабатывать заклинания, зубрить рецепты зелий. Это, сказочное волшебство, было куда проще, куда понятнее. Его не нужно было постигать посредством долгой зубрежки, для его восприятия необходимо было только открыть сердце, впустить его в себя, чтобы оно заструилось по венам. Сказки были полны этим волшебством. Оно было сродни предвкушения Рождества, когда все естество замерло в ожидании чуда, какого-то непонятного, но безмерного и приятного чуда, которое вот-вот свалится на голову, укутает в меховую накидку, засыплет разноцветными конфетти. Привнесет в обычную, привычную действительность нечто необычное, неординарное, завораживающее.
Перо скользило по пергаменту. Округлые маленькие буквы складывались в слова. Повествование о мальчике, живущем в старом, обшарпанном домике, где множество дыр, скрипят полы, и дует из каждой щели, медленно но верно, приближалось к моменту, которое и было этим чудом. Все, обязательно, будет хорошо. Детский смех, радость, еловый запах и еловые иголки на полу, шелестящая бумага рождественских подарков, елочные игрушки, сверкающие в свете свечей. Кончик пера споткнулся о пергамент. Куда проще было писать ручками, которыми пользовались в маггловском мире, но последняя ручка Мэй вчера потекла, и пришлось от нее избавиться. А новую мама еще не успела прислать. Да и вряд ли пришлет. Она так часто отвлекается и забывает о несущественных просьбах.
Мэй подула на покрасневшие пальцы. В перчатках писать неудобно, а руки нещадно мерзнут.

Пальцы немели, давно порозовев. Мороз кусал их, заставляя отвлекаться от написания текста. На свежем воздухе всегда легче писалось. Казалось, вдохновение боится входить в помещения, полные учеников и преподавателей, сторонится общества и не хочет участвовать во всеобщих посиделках в гостиной. Точно его пугает смех и разговоры, или оно просто дает Мэй возможность насладиться этим последним годом в школе. Несмотря на то, что девушка не планировала связывать свое будущее с написанием сказок, да и хотя бы с тем, чтобы показать сочинения кому-нибудь, она боялась, что однажды вдохновение не придет вовсе. Так ведь бывает. Очень многие пишут рассказы и сочиняют стихи в юности, а потом эта пора проходит и забирает с собой полеты души и сознания в сказочную литературную реальность, лишая бывшего творца творческой стороны бытия. Ей бы не хотелось однажды очнуться и понять, что и в ее жизни эта пора прошла, затерлась из-за бесконечных обыденных проблем, от реальных эмоций и вторжений. Мэй нравилось сочинять. Она отдыхала, погружаясь в эти другие миры, в которых все обязательно заканчивалось хорошо, несмотря ни на что. Не то что бы в ее жизни было множество трудностей или неразрешимых проблем, но в мире очень много людей, которым недостает именно этого каждодневного «хорошо», по тем или иным причинам.
Мэй натянула на нос полосатый шарф гриффиндорской расцветки, перевернула страницу и только-только поднесла перо к пергаменту, как краем глаза уловила движение со стороны. Моргнув, девушка подняла глаза как раз в тот момент, когда мимо нее прокатился парень, съехав с края пригорка и умчавшись по ледяной поверхности раскатанной горы вниз. Дернув бровью, гриффиндорка было продолжила писать, подумав о том, что неплохо было бы включить эпизод с такой вот ледяной горкой в историю, но долго продолжать линию письма не удалось. Волей-неволей Мэй все ожидала каких-либо звуков снизу, куда скатился парень, но их все не было. Это озадачивало и слегка пугало. Подождав еще пару минут, и так и не дождавшись каких-либо признаков жизни, девушка сунула пергамент и чернильницу в сумку и рискнула подойти к краю пригорка, дабы убедиться, что нарушитель ее спокойствия жив, здоров и не намеревается умирать в ближайшем времени.
Распростертая фигура парня, оптимизма не внушила. Мэй нахмурилась и окликнула его:
- Эй, с тобой все в порядке? – но ответа она так и не получила, что заставило ее, хмуро посмотрев на горку, вздохнуть и, опустившись на ледяную поверхность, съехать вниз. Все еще хмурясь, девушка подошла к мальчишеской фигуре, которая продолжала упорно не двигаться и не подавать признаков жизни.
- Ты жив? – снова предприняла попытку Мэй, впрочем, ответ остался прежним. Это уже начинало пугать ее. Девушка опустилась на колени, осторожно переворачивая парня на спину и узнавая в нем Ксенофилиуса (это зубодробительное имя, как и прочие шедевры словесности, которыми чистокровные волшебники именовали своих чад, всегда  несколько удивляло Мэй) Лавгуда. Да, что-то парню явно не везет, каждый раз, когда она оказывается рядом. То, тот случай в Дуэльном клубе, то вот теперь это. Мэй наклонилась над ним, вглядываясь в залепленное снегом лицо и прислушиваясь в ожидании услышать дыхание, но его не было. Это уже было не смешно. Сунув ледяные пальцы под ворот его куртки, Мэй стала нащупывать пульс, уже всерьез обеспокоившись о том, что бедняга Лавгуд решил сложить голову в самом расцвете лет.

Мэй ощупывала шею рейвенкловца в поисках пульса, но пульс отсутствовал. Это усилило панику, уже пару минут отчаянно продиравшуюся в сознание девушки. Но гриффиндорцы известны своим умением лучше соображать, когда ситуация выходит из-под контроля и становится критической.  Вот и у Мэй это получалось довольно неплохо. Что ни говори, а данное умение весьма полезно для того, кто хочет стать колдомедиком. Со звонким скрежетом молния на куртке Лавгуда разъехалась, и девушка пристроила ладони на его груди, готовая делать массаж сердца так, как это описывалось в маггловской медицинской литературе, которой в доме Бербиджей было предостаточно.
- Раз, два, три…, - слегка истерично сорвалось с ее губ, но не успела гриффиндорка пошевелиться, как сердце под ее ладонями ожило само собой, точно только и ждало ее прикосновения. А парень в тот же момент совершил самый идиотский поступок, который только мог совершить.
Мэй вздрогнула от его утробного голоса, и даже не сопротивлялась, когда это рейвенкловское чудовище повалило ее, окуная в белые, пушистые и ледяные объятия снега. Она лишь смотрела на него во все глаза. Недоумение и легкий шок в ее взгляде можно было трактовать тысячами разных способов, первым из которых был явно тот, где значились слова «какого» и «черта».
Отсутствие наличия близкого знакомства, да и хоть какого-то знакомства как такового с Лавгудом, явно могло оказаться губительным для любой неокрепшей психики, не подготовленной к подобным поворотам сюжета. Но, как и любой любитель неожиданных поворотов сюжета, Мэй смогла взять себя в руки и оценить по достоинству общую концепцию ситуации в целом, и приложения фантазии Лавгуда в частности. Что, впрочем, не означало, что девушка готова вот так вот запросто разразиться веселым смехом и похвалить парня за прекрасно проделанную работу.
Во-первых, шутить со смертью недопустимо. Играй, как хочешь, в какие игры бы ни играл, но именно эту тему не затрагивай. А во-вторых, существенно мешал остыванию и принятию всей этой ситуации, тот факт, что тело рейвенкловца немилосердно вдавило ее в снег. Не то, чтобы Мэй считала себя неприкосновенной принцессой, которая не снизойдет до обычных зимних радостей, как то валяние в снегу или игра в снежки. Это было бы даже забавным, если бы не прозаическая проблема, которая присутствовала с ней с самого детства и, пожалуй, порядком ей досаждала, - девушка нещадно мерзла, даже оставаясь в сухости и относительном комфорте нескольких теплых одежек, что уж говорить о посещении такого места, как сугроб. И вся эта вечная мерзлота, которая присутствовала в ее жизни, довольно часто сопровождалась приступами простуды, которая, даже, несмотря на превосходные перцовые зелья Мадам Помфри, да и свои собственные, радости не добавляла.
- Лавгуд, - медленно и серьезно произнесла Мэй, глядя в светящиеся глаза рейвенкловца, - Ты дебил, - почему-то именно эта фраза оказалась последней каплей во всей этой дурацкой ситуации, вызвав у Мэй приступ смеха и заставив забыть обо всех проблемах связанных с холодом, снегом и промокшими носками. А это, в свою очередь, весьма поспособствовала активации. Лавгуд был нещадно отпихнут в соседний сугроб и бодро закидан снегом.